Плата за свободу - Геннадий Мурзин

– То же мне… сравнил. С подонками. И кого?! Самого непорочного, самого обаятельного и привлекательного сыщика, или как сегодня принято называть, сыскаря.

2

«Спиридон» сел на заднее сидение шестисотого, откинувшись на спинку, прикрыл глаза.

– Куда, шеф? – повернувшись, спросил водитель.

– В клуб, – односложно ответил «Спиридон», не открывая глаз.

– Не понял.

«Спиридон», недовольно скривив губы, уточнил:

– В наш клуб тяжелой атлетики.

Водитель переключил скорость и машина, взвизгнув тормозами, со двора выехала на Карла Маркса, потом на Газетную и Ленина, повернула направо и, набрав скорость, полетела в сторону горсовета. Навстречу, ударяясь о лобовое стекло, летят крупные снежинки. В салоне тепло и уютно. Из автомагнитолы льется приглушенная музыка, и лишь она нарушает тишину.

Водитель уже свыкся, что его машину сотрудники инспекции по безопасности дорожного движения никогда не останавливают, поэтому, не глядя на спидометр, довел скорость до ста двадцати. Первое время, устроившись на работу, осторожничал. Но потом быстро догадался, что люди с жезлами его машину хорошо знают, поэтому опасаются тормозить и придираться. Хозяин у него еще тот. Он – авторитет. Ему в рот палец лучше не класть.

Водитель стал чувствовать себя на улицах города королём, не обращая внимания на другие транспортные средства, на всякую, как он выражался, шошу-ерошу.

Все также, не открывая глаз, хозяин неожиданно заметил:

– Освоился, гляжу, на дороге. Это, конечно, хорошо, но не переусердствуй. А то в гроб загонишь себя и меня. Во всем должно присутствовать чувство меры.

Водитель согласно кивнул, давая понять, что замечание шефа принято к сведению, а потом спросил:

– У вас проблемы?

– С чего ты взял?

– Плохое настроение, вижу. Может, супруга чего-нибудь? Они, бабы, умеют портить нам настроение.

– Ты, Васек, не за мной следи, а за дорогой, – и пропел. – Чтобы не пришлось любимой плакать, крепче за баранку держись, шофер!

Васек загоготал.

– Понял. Извините.

У «Спиридона», водитель прав, отвратительное настроение. Ему предстоит не слишком приятная и мало желанная процедура, но необходимая. Он бы с радостью от нее отказался. Но так решила братва. В интересах общего дела.

Еще вчера, обменявшись мнениями, братва (точнее – ее руководящее звено) пришла к мнению: имеется острая потребность в проведении профилактических мероприятий – самых обычных для подобных случаев. А иначе о дисциплине можно и забыть навсегда. О дисциплине сверху донизу. Без каких-либо исключений. Без скидок на прошлые заслуги и личные достоинства.

«Спиридон», поднимая этот вопрос, понимал всю деликатность ситуации, поскольку речь шла о человеке из ближнего круга, поэтому он не совсем был уверен в поддержке, в единодушной поддержке. В этой же ситуации единодушие – краеугольный камень. Иначе может возникнуть трещинка внутри, которая приведет к расколу. Хуже того, к грызне, междоусобице. Все это, в конечном счете, смерти подобно.

Подобного развития ситуации, по мнению «Спиридона», во что бы то ни стало необходимо избежать.

С ним согласились все. Последние сомнения рассеялись после того, как «Спиридон» напомнил их собственный уговор после ухода «Курдюка», возомнившего себя единственным вождем, попытавшегося других оттеснить от руля власти и все замкнуть на себе. Уговорились же, что впредь подобные попытки кого-либо будут пресекаться на корню, что все жизненно важные решения приниматься на условии консенсуса, на принципах цивилизованности, что время урок кануло в Лету, что уважительность, такт, деликатность – три составных и главных части взаимоотношений внутри НТПС. Тогда все согласились. Значит, надо исполнять. И любое поползновение в сторону вождизма следует давить в зародыше. Но поскольку любая инициатива наказуема, то и поручили проведение профилактики тому, кто заострил вопрос, – «Спиридону».

Правда, «Ангел» все-таки заметил:

– Ты, «Спиридон», там поосторожнее. Как-никак, но он свой, он в доску наш.

«Спиридон», усмехнувшись, заверил всех, что все меры предосторожности будут соблюдены, что бить будут сильно и больно, но неопасно для его здоровья, что профилактика будет длиться лишь до той поры, как он не попросит прощения и не даст слово в будущем не задирать хвост. И обронил, как бы ненароком, фразу:

– «Курдюк» тоже был в доску наш. И что?

«Ангел» возразил:

– Не сравнивай. Здесь мы имеем начальную и не столь еще опасную стадию. Там же, в ситуации с «Курдюком», налицо был с его стороны полный беспредел.

Машина свернула, наконец, во двор многоэтажки и остановилась возле крыльца старинного двухэтажного здания, в котором раньше размещался детский сад, а с 1994 года открыт элитный клуб тяжелой атлетики. Почему элитный? Да потому, что его двери открывались не перед каждым желающим, а лишь перед, как минимум, кандидатами в мастера спорта, ушедшими из большого спорта, а ныне работающими в частных охранных структурах.

Жильцы многоэтажки не имели претензий к новым хозяевам старого особняка. Потому что всё вокруг было тихо и пристойно. Машины незаметно появлялись и столь же незаметно исчезали. Люди тихо приходили и столь же тихо уходили. А что творилось за толстыми стенами особняка – никто не знал. Лишь предполагали, что там вчерашние спортсмены, звезды российской тяжелой атлетики поддерживают себя в форме. Обитатели двора не только не ворчали по адресу соседей, но и с радостью рассказывали, что те взяли на себя заботу о поддержании чистоты и порядка на всей дворовой территории, за свой счет содержали дворника, который (не в пример коммунальщикам) исполнял свою обязанность аккуратно, то есть подметал и убирал мусор два раза в сутки – ранним утром и поздним вечером. И, конечно, в порядке были и детские игровые площадки. За этим тоже следили они. Старожилы не могли понять того, куда подевались дворовые завсегдатаи, – хулиганствующие подростки, бродяжки и пьяницы. Все произошло как-то незаметно для их глаза, будто по мановению волшебной палочки.

В прошлом году кто-то прицепил табличку, на которой было написано: «Двор образцового содержания». Говорят, за победу в городском конкурсе.

– Васек, чья это машина? – спросил, кивнув в сторону впереди стоящего авто, «Спиридон». – Не Шилова?

– Да, шеф, его.

– Значит, уже здесь.

– Да, здесь, – подтвердил водитель.

– Говоришь так, будто все знаешь.

– Знаю, шеф.

– Откуда? Может, шофер лишь приехал.

– Что вы, шеф! Он сам водит машину. Не доверяет.

– Ах, да. Из головы выскочило.

– А еще знаю, что Шилов не любит иномарки. Он счастлив, что имеет «Волгу» последней модели. Рассказывают ребята, что это его мечта детства…

– А еще что рассказывают ребята?

– Много всякого.

– Например?

– Он млеет не только от того, что за рулем «Волги» сидит, но и от того, что она черного цвета и номера с двумя нолями. Короче, ловит кайф.

– Сбылась мечта идиота.

– Это вы о ком, шеф?

– Будешь много знать – скоро состаришься, Васёк.

Водитель ухмыльнулся. Он еще что-то хотел сказать, но удержался, увидев, что шеф, открыв левую дверцу, вышел.

Ступив на первую ступеньку высокого парадного крыльца, «Спиридон» обернулся.

– Пробуду здесь не долго, – сказал он и посмотрел на наручные часы. – В пятнадцать у меня совещание в гостинице «Высокогорье». Жди!

Водитель согласно кивнул, а «Спиридон», на ходу расстегивая куртку, скрылся за массивной двухстворчатой дубовой дверью.

3

Чайковский встал со своего раскладного стульчика и стал топтаться на одном месте.

– Ты куда меня приволок, а? Окоченеть же можно! Ветер хоть и не сильный, а пробирает до костей. Нельзя же так. Ну, что ты молчишь?! Уставился в лунку… Что ты там не видел?!

Фомин, наконец, поднял голову.

– Осторожничает. Шевелит, а брать не берет. Чебачок мелкий, скорее всего, балует.

Он встал, потянулся до хруста в костях. Потер озябшие на ветру руки.

– Эхма! Как хорошо-то! Огромная ледяная равнина, окруженная лесом, а в середине мы и только мы. И тишина, нарушаемая лишь твоим, парень, ворчанием.

– Неисправимый и дилетантствующий романтик, – буркнул в ответ Чайковский, подходя к нему и разглядывая его улов – несколько окунишек и чебачков. – Странная вещь: сидим рядом, ты тягаешь, а я нет.

– Во всем нужна сноровка, смекалка, тренировка, – пропел Фомин. – Ладно, об этом потом. А сейчас, следуя старой рыбацкой традиции, надлежит принять для сугреву, откушать то есть, после чего, сказывают старики, рыба косяком пойдет. Рыба, будто бы, игнорирует трезвенников-язвенников.

– Да? А у меня нет. Почему раньше не сказал?

– Зато у меня есть, парень, – Фомин хихикнул и стал рыться в рыбацком сундучке, вынимая оттуда свертки. – Тут и бутерброды с ветчиной, тут и стакашки.